Земля и фабрика. К вопросу об экономической политике

Лев А. Тихомиров (1852-1923)

В настоящее время у нас чрезвычайно оживились споры и толки о земле и фабрике, о производстве сельскохозяйственном и промышленном. Эти толки и споры, не ограничиваясь прежним отвлеченным и теоретическим рассмотрением вопроса, нынче оживляются и обостряются требованием практических правительственных мер.

Этому можно было бы порадоваться. Вопросы производства действительно в высшей степени важны и действительно требуют ясно установленной экономической политики со стороны государства. Но для того чтобы такая политика явилась действительно благом, нужно, чтоб она исходила из несомненно правильных экономических точек зрения. Для того чтобы радоваться нынешнему оживлению экономических споров и их стремлению привести к практическим мероприятиям, нужно было бы видеть, что эта литературная агитация помогает выработке именно правильных исходных пунктов экономической политики, к которой стремится привести. К сожалению, именно этого-то и нет.

А между тем производство - дело такого рода, что если выбирать из двух зол, то менее вредным было бы полное невмешательство государства, нежели вмешательство ошибочное. Экономические явления имеют свое собственное внутреннее течение, рост и сцепление. Оставленные без всякого вмешательства государственной власти, экономические процессы будут все-таки кое-как совершаться, кое-как складываться в некоторую гармонию. Но ошибочное приложение фактора такой огромной, особенно у нас, силы, как правительственная власть, может иметь самые опасные последствия, подрывая ту необходимую гармонию экономических процессов, от которой зависит самое существование народа и всего культурного и политического элемента, вырастающего на народной жизни.

К сожалению, литературные споры наши, стремясь перейти на почву практических мероприятий, стремясь к созданию правительственной экономической политики, именно не обнаруживают способности внести в нее ту плодотворную, серьезную идею, от присутствия которой зависит вся цена экономической политики. Странно даже видеть, до какой степени вкоренилось в мысли нашего образованного класса фатальное балансирование между исключительно двумя одинаково ложными точками зрения. Во всех рассуждениях постоянно сквозит одно из двух: либо марксизм, либо народничество!

На обоих же этих исходных пунктах, сверх их внутренней несостоятельности, лежит еще печать их общего исторического происхождения, окончательно извращающая работу мысли, на них основанной.

На этом обстоятельстве необходимо остановиться, хотя и кратко, ибо оно очень важно. Я не думаю и вовсе не хочу сказать, чтобы все стоящие ныне за "капитализм" или за "мелкое хозяйство" сознательно стремились к тому же, к чему стремились их идейные предшественники. Но они невольно действуют в рамках, данных идеями этих предшественников, и невольно, бессознательно (там, где нет сознательности) следуют логике этих идей, а потому идут к тем же результатам. Тем людям, которые лично переросли их и вследствие этого стали способны к серьезной общественной работе, положительно пора бы освободить свою мысль от этих старых, бессознательно давящих ее рамок. Иначе вся наша работа по организации производства, по созданию экономической политики, кроме вреда и подрыва производительных сил народа, ничего принести не может.

В чем состоят эти старые идеи, о которых я говорю?

Идея первоначально была одна: чисто революционная, ни научно, ни практически не имеющая смысла; она безусловно отрицала существующий строй, а потому стремилась заменить его другим, мечтательным, правда, даже неясно сознаваемым, но, во всяком случае, имея исходным пунктом переворот, а не повышение существующего...

Содержание переворота, естественно, давалось социализмом. Существующий строй должен быть заменен социалистическим.

Такова была идея. Но как возникнет новый социалистический строй? Как достигнется обобществление труда, то есть, другими словами, замена частных собственности и труда собственностью и трудом коллективными!

Вот в этом вопросе и явилось разделение на марксистов и народников - по аналогии с западными фракциями социал-демократизма и анархизма.

Первоначально обе фракции и у нас логически являлись революционными в средствах действия. Впоследствии обе фракции перешли на эволюционную почву.

Но дело в том, что основное содержание идеи как марксистов, так и народников, не по одним средствам действия, а по существу, совершенно непригодно для создания экономической политики правительства; точно так же несовместимо оно и с какой-либо серьезной работой экономической мысли. Оба направления, хотя бы и стараясь стать на путь эволюции, предрешают цель желательной им реформы в смысле замены современной частной собственности общественной и современного свободного труда общественно-принудительным.

Марксисты надеются, что эта эволюция будет совершена капитализмом. Уничтожив все мелкое производство, объединив рабочих в крупные фабричные группы, капитализм для своего превращения в социализм не потребует затем ничего, кроме упразднения немногочисленных хозяев предприятий.

Народники мечтают о той же социализации труда, но только надеются сложить ее ячейки прямо из народа, помимо капиталистического ига.

Цель у тех и других одна, но предполагаемые пути эволюции различны. На этой почве и выросли наши литературно-экономические споры. Одни доказывали необходимость и неизбежность капитализма, другие - его невозможность в России, откуда выводили необходимость иной системы (народнической) для достижения того же самого "обобществления труда". Я не скажу, чтобы эти споры - в основной мысли столь ложные - не дали в частности некоторых очень интересных экономических наблюдений. Но жаль видеть, до какой степени злосчастная основная мысль - мысль бывших 20-летних юношей - портить доныне всю работу их зрелого возраста, побуждая их подгонять всю взрослую работу мысли к глубоко засевшим незрелым верованиям прошедшей юности.

Трудно исчислить, до какой степени это портит все наши экономические работы и начинания. А что еще важнее - какова может быть цена экономической политики, сознательно или бессознательно установленной под давлением этих идей?

Неужели экономическая политика, систематически заставляющая все экономические процессы страны стремиться к цели обобществления труда, есть серьезная политика, заслуживающая осуществления? Но ведь она была бы истинным бедствием - не только потому, что в конце концов правительство этим путем подготовляло бы свое собственное упразднение, но и потому, что громадная власть правительства явилась бы орудием постоянного коверкания национального производства и подрыва народных производительных сил.

Не только завершенная система подобной экономической политики, но и всякие частичные ее вторжения в правительственные мероприятия были бы уже крайне вредны для производства. А такого частичного вторжения нельзя, к сожалению, избежать при столь странном состоянии умов образованного класса, из которого набираются деятели правительственной власти.

Вот почему нельзя не обращать настойчивого внимания людей, по крайней мере сознательно не принадлежащих к социалистам, на всю опасность их бессознательного подчинения рамкам социалистического мировоззрения. Пора бы им понять, что совершение политических и социальных переворотов отнюдь не входит в обязанности государства и даже не входит в область его прав.

Государственная власть не есть власть произвольная, а имеет совершенно определенные обязанности - охранять, укреплять, развивать именно ту страну, тот строй, те основы, существование коих только и дало государству его власть и его права.

Эта основная истина государственной науки определяет и экономическую политику государства. И здесь обязанности правительства определяются вовсе не отвлеченными идеями о каких бы то ни было фазисах эволюции и стадиях развития, а потребностями, запросами и выгодами именно того производства, которое создает себе нация. Государство дает свою силу, которая есть не что иное, как сила национальная, на упорядочение и поддержание не какого-либо отвлеченного "труда", а труда реального, национального, на защиту национального экономического строя.

Вот путь, на котором может быть создана экономическая политика, действительно нужная стране; никакой другой нельзя ни практически пожелать, ни теоретически оправдать.

Можно, конечно, заметить, что сама власть должна заботиться о том, чтобы ее экономическая политика не принимала субъективной окраски личных вкусов и пожеланий теоретиков.

К сожалению, нельзя не признать, что нелегко уберечься от этих влияний, ибо власть не может не искать осведомления у людей, признаваемых специалистами по экономическим вопросам. Отсюда особая опасность тенденциозности этих специалистов. Тенденциозность эта искажает самую науку, тот свод данных, в которых каждый (в том числе и власть) предполагает видеть только точную регистрацию беспристрастно наблюдаемых фактов. Вместо же этой объективной регистрации мы на деле встречаем в "научных" исследованиях односторонний подбор фактов и искусственную их группировку, совершенно затемняющие их истинный смысл.

Для установки экономической политики требуется точное и ясное изучение национальной продукции в ее целом, дабы мы могли видеть, какие стороны производства и в какой мере правильно сочетаются, какие более сильно держатся, какие требуют искусственного поддержания или даже создания. Национальные потребности - удовлетворенные и ждущие удовлетворения, легкость или трудность их удовлетворения собственными средствами страны - должны явиться пред нами в цельной и точной картине.

Вот, собственно, первая забота экономической статистики и национальной политической экономии, и лишь на этом фоне может разумно и плодотворно развиться изыскание самих мероприятии. К сожалению, наша наука, превращаясь в сбор разнородных партийных программ, утрачивает понимание главной своей задачи.

По неразработанности ее ныне является уже какое-то суеверное преклонение перед фабрикой с готовностью жертвовать ее развитию не только интересами земли, но даже экономической независимостью страны - что было бы равносильно пожертвованию и ее национальной независимостью. <...>

Национальная экономия

Как бы то ни было, каковы бы ни были суммы производства различных отраслей промышленности и производительность труда каждой из них, их совокупное соотношение не может быть оцениваемо иначе, как с точки зрения выгоды целого, а не отдельных частей. Производство представляет собой некоторое цельное, органическое явление, в отношении которого невозможна иная точка зрения, как такая же цельная, органическая, национальная. Страннее всего были бы какие бы то ни было сомнения в первенствующей важности земледелия. Добывающая промышленность есть основа, без нее невозможно жить, и особенно важно сельское хозяйство. В мировом хозяйстве различные отрасли земледелия суть единственный неистощимый источник постоянного накопления на земле той солнечной энергии, которая есть источник нашей жизни. Все остальные отрасли добывающей промышленности составляют эксплуатацию запасов этой энергии, растрату капитала. Только земледелие, лесоводство, скотоводство и рыбное хозяйство могут быть поставлены так, что ничего не растрачивают, но вечно умножают общечеловеческий капитал и общечеловеческие средства к жизни. В мировой экономии поэтому забота о сельском хозяйстве, о его развитии, усилении, процветании есть забота первая, забота, которую люди не могут забывать без немедленного жестокого наказания.

Но чем крупнее отдельная страна, чем богаче условия ее добывающей промышленности, тем более относится к ней в частности эта общая обязанность мировой экономики. Какие-нибудь небольшие городские общины, небольшие территории могут с выгодой специализироваться на обрабатывающей промышленности. Великая страна, как Россия, совершила бы истинное безумие, позабыв в своей экономике источник накопления энергии - сельское хозяйство. Захудание сельского хозяйства должно вести такую страну прямо к гибели от истощения, как оно привело к нему, по мнению Либиха, доклассический мир.

Само собою, обрабатывающая промышленность, безусловно, необходима. Оба вида производства неразрывно связаны. Нет почти никакого сырья, которое годилось бы в употребление совсем без обработки. Но мы должны твердо помнить границы развития обрабатывающей промышленности. В мировой экономике задача обрабатывающей промышленности - обработать весь добываемый сырой материал, и никак не более того. Всякое "развитие" средств обрабатывающей промышленности далее этого было бы уже бесполезной растратой силы, созданием ни на что не нужного орудия. Это общее правило опять-таки тем полнее прилагается к отдельной стране, чем она более велика. В сильнейшей степени оно прилагается, понятно, к таким государствам, как Россия, которые составляют сами в себе целый мир разнообразных условий самой разнообразной продукции.

Мы должны заботиться о развитии промышленности обрабатывающей, но должны также знать ее идеал: она имеет задачей обработать все наше сырье. Она теснейше связана с добывающей промышленностью, и обе вместе связаны со внутренним рынком. Есть много данных, указывающих, чем ближе обрабатывающая промышленность к сельскому хозяйству, тем она производительнее. Так, среднее производство рабочего - 470 рублей. Но, например, в винокуренном производстве оно доходит до 1000, в сахарном - до ИЗО, в мукомольном - даже до 1500 рублей.

Вообще, наиболее выгодные отрасли производства суть те, которые перерабатывают наше собственное сырье и рассчитаны на наш собственный рынок. Такие отрасли труда действуют вдвойне благодетельно, одновременно оживляя и добывающую, и обрабатывающую промышленность, доставляя первой сбыт, а второй - наиболее дешевое сырье, вследствие чего продукт обработки является более дешевым и в то же время заключает в себе труд более производительный.

Признавая в общем справедливость выставленных мною положений, г-н Федоров * возражает: "Почему г-ну Тихомирову кажется, что нужно перерабатывать исключительно свое сырье? Нам кажется, что надо перерабатывать самое выгодное сырье, причем, конечно, в большинстве случаев таким окажется собственное сырье. Но могут быть и исключения".

______________________

* Речь идет о работе Федорова "Русская промышленность и иностранные капиталы" ("Торгово-промышленная газета", 1898, с № 256).

______________________

На это повторю прежде всего, что я не говорил "исключительно свое сырье", а говорил "все свое сырье". Это большая разница.

В отношении же выгодности г-н Федоров рассуждает не как экономист, а как коммерсант. Он под выгодным сырьем понимает дешевое. Это очень хорошо для частного спекулятора: "оправдал" капитал - и достаточно. Но для национальной экономии чужое сырье, хотя бы и дешевое, есть дело, к которому нужно относиться очень осторожно. Дешевизна чужого сырья и его доступность не зависят от нас и могут меняться самым невыгодным для нас образом. Мы же из-за временной дешевизны разовьем тем временем целую отрасль промышленности, которая, в случае невыгодных изменений стоимости чужого сырья, может подвергнуться даже полному краху или, по малой мере, необходимости трудного и болезненного перехода к чему-нибудь другому. Тут дешевое сойдет на очень дорогое. Да притом в погоне за дешевым чужим сырьем мы можем подрывать или совсем убивать соприкасающиеся отрасли собственного добывающего производства.

Итак, хотя я вполне признаю "исключения", о которых говорит г-н Федоров, но никак не ввиду одной дешевизны чужого сырья. Пусть этим соображением руководствуются отдельные купцы и фабриканты. А национальная политическая экономия и правительство в своих мерах, конечно, должны руководиться соображениями пошире и подальновиднее. Г-н Федоров отлично понимает это, когда дело идет о фабрике, и хотя иностранный фабрикат дешевле русского (то есть выгоднее), не хочет, однако, пропускать его свободно, а стоит за протекционную систему. Когда же дело касается сельского хозяйства, г-н Федоров рассуждает совершенно иначе, и дешевизна чужого сырья для него совершенно достаточная причина для введения его в отечественную промышленность.

Для меня же мерка в обоих случаях одна. Она определяется (для великой страны) обеспеченностью самоудовлетворения, которое, будучи нужно в отношении национальной независимости, в то же время наиболее выгодно экономически, если подсчитывать выгоду не за один день или месяц (как считает по своей мерке частный спекулятор), а за вековую жизнь нации.

Для стран мелких, с однообразными условиями климата и почвы, возможна экономическая политика, основанная на каком-нибудь одностороннем развитии производства. Для них это может быть даже обязательно, ибо недостаток собственных продуктов может сделать безусловно необходимой связь с иностранными рынками. Для таких стран возможна поэтому политика, основанная на завоевании иностранных рынков.

Для великих стран с разнообразной продукцией разумна лишь экономическая политика иного рода: национальная, основанная на возможно полном внутреннем самоудовлетворении, на возможно тесной связи своей собственной фабрики со своей же собственной землей. Иностранный рынок является здесь исключением, не основой, а небольшим придатком. Забота об иностранном рынке в таких странах не может ни на минуту отвращать всего нашего внимания от рынка внутреннего.

Равновесие производства и иностранные рынки

В теоретической формуле задачи национальной экономии сводятся к трем пунктам:

1) возможно сильное производство;

2) возможно полное равновесие производства;

3) возможно правильное распределение продукта.

Из этих трех задач нас в настоящее время должна занять наиболее вторая, потому что о ней наименее думают.

Равновесие производства состоит в том, что различные его отрасли - в области добывающей и обрабатывающей промышленности - вполне гармонизированны, вполне удовлетворяют одна другую, дают одна другой то, что нужно, и столько, сколько нужно. Тогда они этим самым и взаимно поощряют одна другую к дальнейшему развитию, и в значительной степени помогают даже правильности распределения.

Это равновесие производств недостижимо для стран одностороннего промышленного развития, вследствие этого естественно подчиненных иностранному рынку. Но именно в стране великой, как Россия, такое внутреннее равновесие (и отсюда независимость от "мирового рынка") представляется возможным. Между тем фактически это не замечается, и влияние мирового рынка у нас не только очень велико, но и крайне тяжело.

"Едва ли нужно доказывать, - говорит сам г-н Федоров, - что причины временного переживаемого нами упадка нашего сельского хозяйства коренятся прежде всего в том мировом движении цен на продукты этого хозяйства, которое требует понижения стоимости производства их до уровня, немыслимого для первобытных приемов хозяйства".

Г-ну Федорову, однако, не приходит в голову совершенно ясный вопрос: если земледелие находится в таком критическом положении, то не о нем ли самом следует подумать, а не о фабрике?

Вместо этого он ставит дело так, будто бы наше земледелие страдает главным образом из-за неразвитости обрабатывающей промышленности. Вся статья построена на доказательствах, что наше сырье не успевает перерабатываться нашими фабриками, откуда вывод, что последние требуют еще большего расширения и новых на то затрат, для чегр нужно привлечь приток иностранных капиталов.

Я, собственно, не спорю против необходимости расширения обработки, но в общем факт развития обрабатывающей промышленности рядом с упадком сельского хозяйства совершенно ясно показывает, что обе главные отрасли промышленности у нас не гармонизированны, а разъединены. А это разъединение, конечно, является результатом искусственной связи с иностранными рынками, откуда и болезненное влияние на нас "мировых цен". Г-н же Федоров продолжает хлопотать только о том, чтобы еще более нас связать с "мировым рынком". Далеко не всегда, однако, можно излечить свои экономические недуги усилением связи своей с мировым рынком. В положении России, быть может, важнее было бы не разгонять во что бы то ни стало и за какие угодно проценты, платимые иностранцам, свой "капитализм", а обратить внимание на повышение производительности сельского хозяйства и на освобождение его от убивающего влияния цен "мирового рынка".

В этом отношении привлечение иностранных капиталов мне кажется совершенно антицелесообразным. Привлекать к себе иностранные капиталы - это значит вести обработку в долг, да еще на самых невыгодных условиях, то есть с предоставлением заимодавцу выжимать из нас столько процентов, сколько у него хватит силы выжать.

Но ясно, что, производя обработку на занятые деньги, мы непременно удорожаем продукт на всю ту сумму, какую составляют проценты с них и погашение долга.

Ясно, следовательно, что оперировать на занятые деньги нужно очень обдуманно и строго в меру национальной потребности и по разумному плану, а вовсе не из таких произвольных фантазий, как развитие обрабатывающей промышленности an und fur sich (само по себе (нем.)).

He потому ли так слаба наша крупная промышленность, что вся в долгах, и не потому ли так высоки цены ее продуктов?

Г-н Федоров возражает: "Как может быть наша крупная промышленность, погашающая нередко основные издержки в несколько лет, быть вся в долгу, - это секрет г-на Тихомирова".

К сожалению, зло уже настолько велико, что ни для кого не составляет секрета. Всем известно, что количество иностранных капиталов у нас в промышленности увеличивается, а стало быть, мы за них постоянно все больше платим. Без всякого секрета мне, как каждому, небезызвестно, что и помимо официально регистрируемых иностранных компаний даже русские (по имени и наружности) промышленные предприятия иногда находятся (по капиталам) в полной зависимости от иностранцев. Вот это обстоятельство тысячью прямых и косвенных путей усиливает нашу зависимость от иностранного рынка и затем от мировых цен, хотя по нашим природным условиям она могла бы быть сведена почти к нулю.

Это же обстоятельство, как сказано, удорожает и производство. Г-н Федоров возражает мне: "Неужели же можно вообразить себе такое положение, что иностранцы понесут в нашу страну свои деньги для удовольствия создавать у нас промышленность "an und fur sich", как говорит г-н Тихомиров, то есть не имеющую почвы? Думаем, что самый приток к нам иностранных капиталов есть один из показателей необходимости и выгодности разработки наших богатств, для чего у нас не хватает собственных средств".

Само собою разумеется. Уж конечно, никто нам не будет дарить капиталов, а если ссужают их, то за очень хорошую выгоду - себе. Но какое же это возражение? Я потому-то и опасаюсь иностранного капитала, что его помещение у нас слишком выгодно для иностранцев. Потому-то и нужны тут "глаз" и руководство со стороны экономической политики.

К сожалению, все эти мечты о выгодах "капитализма", о внешних рынках, об иностранных капиталах только затягивают петлю на шее русского национального труда, все более нарушая необходимое его равновесие. Как бы ни были выгодны и прибыльны отдельные производства фабрик, они не вознаградят нас за убытки, производимые разорением миллионов, выбиваемых из колеи производства - хотя, может быть, в отдельности менее выгодного, но в сложности дающего больше. А такая разорительная пертурбация производства неизбежна, когда мы беремся искусственно организовать промышленность, не имея для того ни должных сведений, ни безошибочного плана.

Кто сколько-нибудь понимает, как мало знает наша экономическая наука, как шатки ее общие идеи, тот, конечно, пожелает как можно больше осторожности в ломке народного труда и как можно большего внимания к охране экономической независимости России, ибо, поработив ее производство иностранным капиталам и "мировому рынку", мы уже и будущим поколениям, более нас способным, не дадим возможности разумной организации русского производства. При состоянии современных способностей к организации труда нашим девизом должно быть: "Поменьше пертурбаций, побольше равновесия".

На этом же пути прежде всего, несомненно, нужно позаботиться о сельском хозяйстве. Хотя вообще развитие фабрики в этом отношении имеет свое значение, но никак не искусственно развиваемой, которая может разорять столько же, сколько создавать. Для самой фабрики теперь нужно не столько количественное развитие, сколько качественное - как технически, так и в экономическом смысле, то есть в смысле связи ее с добывающей промышленностью. Только искусственностью развития фабрики объясняются такие экономические абсурды, что мы на свои фабрики везем чужое сырье, а свое сырье везем на заграничные фабрики. Чрезвычайным воспособлением фабрике (в основе вполне разумном) мы не могли не создать некоторой искусственности в своей обрабатывающей промышленности. По всей вероятности, мы этим отчасти даже и повредили ей, как, например, в сфере отношений между фабрикой и кустарным промыслом.

Действительно, как ни велико значение крупного производства, но его выгоды вообще имеют свои пределы. Нет ни одного промышленного предприятия, производительность которого не страдала бы, когда размеры производства переходят за некоторые естественные границы. Это факт, известный даже практическому наблюдателю. Несомненно, что как в добывающей, так и в обрабатывающей промышленности есть отрасли, где мелкое производство выгоднее крупного, то есть создает большое количество продукта или лучший продукт. Наоборот, есть производства, где мелкий труд менее выгоден или даже невозможен. Уже априори нельзя не думать, что форсированное развитие фабрики в этом отношении не могло не отразиться и нарушением экономической гармонии, ненужным и вредным подрывом многих отраслей мелкого промысла. Во всех отношениях, мне кажется, для фабрики у нас нужнее всего теперь период спокойного развития, нужно дать ей улечься в естественные рамки русского производства.

Что касается сельского хозяйства, то, впутывая его в зависимость от мировых цен, ставя нашего пахаря в необходимость конкурировать с феллахом, индусом и негром в дешевизне продукта, мы пришли бы к положению безвыходному. Нам, очевидно, нужно думать о совершенно ином пути. Земледельческое население, к счастью, занимается таким трудом, который способен по малой мере прокормить человека с наибольшей независимостью от каких бы то ни было рынков. На усиление этой способности и должны пойти усилия нашей сельскохозяйственной политики, находя опору:

1) в системе мер (не на словах, а на деле) по возрождению нашей почвы;

2) в улучшении сельского хозяйства крестьян и в системе мер к повышению качества их продукта;

3) в развитии ближайшей обработки продуктов сельского хозяйства на месте;

4) в широкой системе переселения, которая дает части населения возможность еще продержаться привычным экстенсивным хозяйством.

Нет ни малейшего сомнения, что эти меры, поддержав сельскохозяйственное население, окажутся благодетельными и для фабрики, для которой расширяют внутренний рынок. Это для самой фабрики важнее "иностранных капиталов".

Таков, мне кажется, ближайший вывод из настоящего положения.

А что касается мер более глубоко скомбинированных, то для установки их нам еще сначала нужно создать свою экономическую науку.

Г-н Федоров в этом отношении предается мечтаниям, которых я отнюдь не могу разделить. "Хотя мы и сделали крупный шаг вперед, - говорит он, - и уже создали (?) для нашего народного хозяйства ту прочную основу - соединенную сельскохозяйственно-промышленную деятельность, без которой в наше время (?) (только "в наше время"!) немыслимо надежное развитие народного хозяйства, но в этом смысле нами заложен только фундамент, постройка же самого здания едва начинается".

Это фразы чистейшего недоразумения. Именно "соединенного" хозяйства у нас, очевидно, мало, а если фундамент его заложен, то для постройки здания во всяком случае нам нужен недостающий теперь план - именно в смысле национальной экономической политики.

Но для того чтобы государство было способно к такой роли, оно должно иметь в стране науку настоящую - не "марксистскую", не "народническую", а национальную политическую экономию, которая бы знала производство своей страны, знала точную связь различных элементов ее производства и умела показать наилучшие способы связи земли и фабрики, наилучшие способы усиления производства той и другой, выгоднейшие способы утилизации обработкой всего добываемого в стране и снабжения страны продуктами этой обработки.

Первоначально издано отдельной брошюрой: Москва, 1899 г.

в начало статьи