Митрополит Сергий (Страгородский)

ПРАВОСЛАВНАЯ РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ И СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ

(к созыву Поместного Собора Православной Церкви)


статья перепечатана:
сайт "Христианский социализм
как русская идея"

http://chri-soc.narod.ru/III.htm


--------------------------------------------------------------------------

    Предисловие к публикации

 

Этот документ написан одним из самых известных русских иерархов митрополитом Сергием (Страгородским). Документ найден недавно (в конце XX в.) в бумагах, относящихся к делу патриарха Тихона. Время его написания – декабрь 1924 г. Его основным предметом является необходимость Поместного Собора, и по сути дела тут предлагается проект основных решений Собора с развернутым их обоснованием. История создания этой записки  остается неизвестной, но ясно, что она была адресована властным структурам и была прочитана Е.А. Тучковым – «серым кардиналом», ведшим все дела, связанные с Церковью (на документе остались его пометки).

Мы публикуем лишь третью главу документа, в котором митрополит Сергий высказывает  свое отношение к коммунистическому строю. Тут мы имеем исключительный случай, когда иерарх старой дореволюционной закалки хорошо понимает, что «климентизм» не является подлинным христианским имущественным учением. Более того, благодаря широте взглядов и глубоким богословским и историческим знаниям, митрополит Сергий указывает на причины уклонения церковного имущественного учения от истины.

В последние годы имя митрополита (а позднее – патриарха) Сергия подвергается поруганию. Сергианством  сейчас называют недопустимый компромисс с безбожной властью. Думается, что суть церковной политики митрополита Сергия в период его возглавления Церкви был не компромисс, а разворот в сторону социальной политики советского государства, и данная записка такую точку зрения полностью подтверждает. Доброе имя этого выдающегося деятеля нашей Церкви должно быть восстановлено, а кампания его дискредитации – прекращена.

Публикация выполнена по изданию: Митрополит Сергий (Страгородский). Православная Русская Церковь и советская власть (к созыву Поместного Собора Православной Церкви)//Богословский сборник. М.: ПСТБИ, 1997. – с.250-257.

 

Сомин Н.В.

--------------------------------------------------------------------------

Используются технологии uCoz
      III

      Вторым основным вопросом, который должен быть внесен в программу Поместного Собора (первый вопрос – об отношении Церкви к власти – Н.С.), есть вопрос о новом социальном строе, составляющем задачу и достижение рево­люции, в частности, вопрос о собственности.
      Христианство ставит своей целью обновление внутренней жизни человека. Чрез это, конечно, христианство глубоко влияет и на внешнюю жизнь, как частную, так и обществен­ную. Однако, переустройство внешней жизни, изменение ее форм, и установлений не входит в задачу христианства, по крайней мере, в задачу ближайшую и непременную. Вступая в мир, христианство принимает формы общественной жизни такими, какими они даны в наличности, мирится со всяким и общественным устройством и установления­ми, даже принципиально не мирящимися с христианским учением, лишь бы эти формы и ус­тановления не препятствовали человеку в его личной и внутренней жизни быть христианином. В этом черпают для себя основания обвинители христианства в оппортунизме, в якобы его безразличном отношении к этим установлениям, как рабство, смертная казнь и под. Если можно видеть оппортунизм в словах и действиях церковных деятелей позднейших эпох, привыкших стоять на государственной точке зрения и зависимых от государства, то кто обвинит в оппортунизме, напр. I. Христа, не на­шедшего обвинительных слов для Пилата, смешавшего кровь галилеян с их жертвами /Лук. XIII, I/. Или Апостола Павла, наставлявшего рабов быть послушными своим господам? Тог­дашнее государство даже и не подозревало о самом существо­вании Апостола с его новым учением. Точно также нельзя видеть в таком отношении христианства к данным формам внешней жизни как бы некоторого освящения христианством этих форм или призна­ния их обвинительными для последующей истории развития человечества. Это просто вывод из убеждений, что лишь при внутренней христианизации человечества имеют значение всякие внешние христианизированные формы общественной и частной жизни и что, поэтому, нужно очистить прежде внутреннее и внешнее потом приложится само собою. Сле­довательно, и в принятии христианством за данное <слово не-разборчиво> уклада жизни, установленного Римской Импе­рией и покоившегося на римском праве, нельзя видеть осве­щение этого уклада христианством и признание его на веки нерушимым и обязательным. Тем более нельзя распростра­нять такого освящения и на все подробности этого уклада, не исключая и таких, которые явно противоречат христианско­му учению, напр. на рабство или хотя бы на накопление бо­гатства на счет обеднения народа.
      Но если так, то христианство, принявшее прежний социальный строй, просто потому, что он существовал тогда, на таких же основаниях приняло бы и коммунистический строй, если бы он существовал, как данный. Что этот строй не только не противен христианству, но и желателен для него более всякого другого, это показывают первые шаги христианства в мире, когда оно, может быть, еще не ясно, представляя себе своего мирового масштаба и на практике не встречая необходимости в каких либо компромиссах, применяло свои принципы к устройству внешней жизни первой христианской общины в Иерусалиме, тогда никто ничего не считал своим, а все было у всех общее /Деян. IV, 32/. Но то же было и впоследствии, когда христианство сделалось государственной религией, когда оно, вступив в союз с собственническим государством, признало и как бы освятило собственнической строй. Тогда героизм христианский до сих пор находивший себе исход в страданиях за веру, начал искать такого исхода в монашестве т.е. между прочим в отречении от собственности, в жизни, общинной, коммунистической, когда никто ничего не считает своим, а все у всех общее. И, что особенно важно, увлечение монашеством не было достоянием какой-нибудь кучки прямолинейных идеалистов, не представляло из себя чего-нибудь фракционного, сектантского. Это было явлением всеобщим, свойственным всему православно-христианскому обществу. Бывали периоды, когда, по фигуральному выражению церковных писателей, пустели города и населялись пустыни. Это был как бы протест самого христианства против того компромисса, который ему пришлось допустить, чтобы удержать в своих недрах людей "мира", которым не по силам путь чисто идеальный. Не возражая против владения собствен­ностью, не удаляя из своей среды и богатых, христианство все­гда считает "спасением", когда богатый раздаст свое богатство нищим. Находясь в союзе с собственническим государством и своим авторитетом как бы поддерживая собственнической строй, христианство /точнее, наша православная церковь в отличие от протестантства/ идеальной или совершенной жизнью, наиболее близкой к идеалу, считало, все таки, монашество с его отречением от частной собственности. Это господствующая мысль и православного богослужения, и православного нравоучения, и всего православно-церковного уклада жизни. Тем легче, следовательно было бы христианству помирится с коммунистическим строем, если бы он оказался в наличности в тогдашнем или в каком либо другом государстве.
      Поэтому и наша Православная церковь, стоя перед со­вершившимся фактом введения коммунистического строя Советской властью, может и должна отрицать коммунизм, как религиозное учение, выступающее под флагом атеизма. Она может выражать опасения, как бы принудительное от­чуждение частной собственности, проводимое под флагом безбожия и отречения от неба и будущей жизни, не имело на практике совершенно противоположных результатов; как бы, вместо того, чтобы отучить людей от собственности, оно не возбудило в людях, наоборот, особенно страстного и настойчивого стремления именно к приобретению, к наживе, чтобы пользоваться хотя моментом: "будем есть и пить, потому что завтра умрем" /Ис. XXII, 13/. Все такие опасения допустимы и, если угодно, оправдываются опытом действительной жиз­ни. Но занимать непримиримую позицию против коммуниз­ма, как экономического учения, восставать на защиту част­ной собственности для нашей православной /в особенности, русской церкви значило бы забыть свое самое священное про­шлое, самые дорогие и заветные чаяния, которыми, при всем несовершенстве повседневной жизни при всех компромис­сах, жило и живет наше русское подлинно православное цер­ковное общество.       Борьба с коммунизмом и защита собственности нашими церковными деятелями и писателями в прежнее, дореволю­ционное время, по моему мнению, объясняется причинами для церкви внешними и случайными. Прежде и главнее всего: Цер­ковь тогда была в союзе с собственническим[и] государством, точнее, всецело подчинена ему. Коммунизм тогда считался учением противогосударственным. Естественно, что многие церковные деятели остерегались со всею ясностью и последо­вательностью высказывать идеальный, подлинно евангельс­кий взгляд нашей церкви на собственность, чтобы не ока­заться политически неблагонадежными. Вспомним, что сам митрополит Московский Филарет, при всем его государствен­ном складе мышления и при всей его государственной кор­ректности/принужден был выдержать неприятные перегово­ры с Министром внутренних дел или с жандармским управ­лением, по поводу одной своей проповеди о милостыне. Очень многие [пи]писали и говорили против коммунизма просто по привычке к своей, так сказать, государственности, по привычке к своей, так сказать, государственности, по привычке на все смотреть больше с государственной, чем с церковной точки зрения. Это был почти общий порок нашего "ведомства" и нашего духовного сословия. Если же оставить в стороне нашу "государственность", многое объяснит в данном вопросе по­лемическая инерция. Полемизируя с сектантами, из которых некоторые отрицают собственность, с Толстым, и не желая оставить необличенным ни одного заблуждения, наши мис­сионеры и писатели часто простирались по внедрении даль­ше, чем следовало, и начинали обличать то, что обличению не подлежало и что обличать не входило ни в интересы, ни в задачу Православной Церкви. Наконец, значительную можно даже сказать, львиную долю в этом недоразумении должна принять на себя и наша богословская духовно-академическая наука, шедшая и в данном вопросе, как и во многих дру­гих, на буксире богословской науки западно-европейской в, особенности, протестантской. Протестантство же /ортодоксальное/ полемизируя с коммунизмом и защищая частную собственность и весь вообще европейский буржуазный склад жизни, было только последовательным. С самых первых шагов своих, удалив духовно-благодатную жизнь человека в тайни­ки его совести и признав, что в этой области свободное про­изволение человека почти не значит ничего, протестантство тем самым направило всю энергию человека в сторону так называемым гражданских добродетелей /гражданская мораль Меланхтона/. Отрицая возмож­ность вообще духовного подвига в земной жизни христиани­на и отвергая монашество, протестантство стало культи­вировать добродетели семейные, общественные и государ­ственные. Поэтому и церковь там, само собою, оказалась подчиненной государствуй, и добродетели гражданские практически оказались более нужными, чем духовные. А так как государство было собствен­ническим, так как гражданский строй был буржуазным; то и гражданские добродетели эти оказались преимущественно буржуазными и собственническими, верность государю, чест­ность, трезвость, бережливость, соседняя со скопидомством и т.д. По этому пути протестантство вполне последовательно прошло потом и к утверждению, что собственность священ­на, и даже, что долг богатого человека заботится об уве­личении своего богатства.
      Для пересаженного к нам с Запада полицейского государ­ства это выводы протестантства были весьма пригодными, и потому были весьма скоро и основательно усвоены всеми по государственному мыслящими людьми. Они свили себе гнездо и в официальном богословии. Но подлинно православной, в особенности, русской православной богословской науке с этими выводами не по пути. Не даром немцы возмущались некультурностью нашего мужика, невозможностью никаки­ми силами привить ему помянутые буржуазные добродетели. Он все продолжает твердить, что земля "Божья", т.е. ничья, что все, что нужно всем, и должно быть в общем пользова­нии. Но не то же ли в конце концов скрывается и под кожею всякого русского интеллигента и вообще русского человека. Возьмем нашу народную поэзию, начиная с былин и кончая беллетристикой /даже дореволюционной/. Где у нас идеал честного и аккуратного собственника? Напротив, не юродивый ли, если взять духовную литературу, не босяк ли, если взять светскую, а в том и в другом случае, не человек ли, живущий вне усло­вий и требований буржуазной жизни, есть подлинно наш рус­ский идеал? Я убежден, что Православная наша церковь сво­ими "уставными чтениями" из отцов церкви, где собствен­ность подчас называлась не обинуясь кражей, своими про­логами, житиями святых, содержанием своих богослужебных текстов, наконец, "духовными стихами" которые распевались около храмов нищими и составляли народный пересказ этого Церковно книжного учения, всем этим церковь в значитель­ной степени участвовала в выработке вышеописанного антибуржуазного идеала, свойственного русскому народу. Допус­тим, что церковное учение падало уже на готовую почву или что русская, по западному не культурная, душа уже и сама по себе склонна была к такому идеалу и только выбирала из церковной проповеди наиболее себе сродное, конгениальное. Во всяком случае можно утверждать, не колеблясь, что Право­славная наша церковь своим /теперь неофициальным/ уче­нием не только не заглушала таких естественных произраста­ний русской души, но напротив, доставляла им обильную пищу, развивала их и давала им освящение. Впоследствии, в эпоху послепетровскую, с появлением латинской богословс­кой науки, древле православная церковная книжность была выброшена сначала из нашей духовной школы и перестала участвовать в воспитании духовного юношества, будущих пастырей церкви: а потом постепенно вышла и из повседневного церковного употребления, почти совсем удалена была и от воспитания народа, сохранившись разве у каких-нибудь деревенских грамотеев, да отчасти в наиболее строгих монас­тырях и у единоверцев с старообрядцами-раскольниками. Те­перь эта церковная книжность настолько основательно нами всеми забыта, что нашей духовно-академической науке уда­валось делать в этой области настоящие научные открытия. Такой разрыв нашей духовной науки и школы с прошлым был одной из причин часто глубокого расхождения народно-церковного миро­воззрения с официальным церковным учением и взаимного непонимания обеих сторон. Отсю­да, от потери обоюдо упомянутого языка ведут свое проис­хождение и некоторые сектан­тские движения, по недоразумению отделявшиеся от официальной церкви и по недоразумению же ею преследовавши­еся. Вот почему и утверждаю, что примириться с коммунизмом, как учением только экономическим /совер­шенно отметая его религиозное учение/, для православной нашей церкви значило бы только возвратится к своему забы­тому прошлому, забытому официально, но все еще живому и в подлинно церковной книжности, и в глубине сознания православно-верующего народа. Примириться с коммунизмом государственным, приба­вим в заключение, для церкви тем легче что он, отрицая /практически лишь в известных пределах, хотя это и временно/ частную собственность, не только оставляет собственность государственную или обще­народную, но и карает всякое недозволенное пользование тем, что лично мне не принадлежит. За­поведь "не укради" остается основным положением и советского уголовного кодекса: Христианство же заинтересовано не тем, чтобы обеспечить христианину право на владение его собственностью, а тем, чтобы предостеречь его от покушений на чужую собственность.
      Итак, второе постановление нашего поместного собора могло бы быть таким: С решительностью отметая религиозное учение коммунизма, Священный Собор, однако, не находит непри­миримых возражений против коммунизма, как учения экономического, отрицающего част­ную собственность и признающего все обще полезное и нуж­ное общим достоянием, ни в священном писании, ни в под­линно церковном учении, особенно в учении древней рус­ской православной церкви и потому приглашает и благослов­ляет верных чад церкви бедных и неимущих, со спокойной совестью без боязни погрешить против святой веры, радост­но приветствовать узаконенный Советскою властью в С.С.С.Р. Коммунистический строй, а богатых и имущих безропотно, во имя той же веры, ему подчиниться, помня слово св. писания, что "блаженнее давать паче нежели принимать" /Деян. XX, 35/ и что лучше быть обижен­ным и лишенным, нежели обижать и лишать других «да еже братию» /I Кор. VI, 7-8/.

30 декабря 1924 г.


в начало статьи


Используются технологии uCoz